— Мы просто попали под ливень в самом начале и немного заблудились, — виновато частит парень. — Я уронил навигатор… Мы вышли к реке, разбили неподалёку лагерь… А потом…
Хохол склоняется над раненым, быстро, но внимательно его осматривает и с ходу засаживает полный шприц обезболивающего. Тот перестаёт стонать сквозь зубы и затхает.
— Игорь, иди-ка сюда, посмотри.
— А потом… А потом… — парня окончательно заклинивает.
Нога пострадавшего замотана на совесть. В смысле — очень хорошо, прилежно даже. Спортивная девушка присаживается с нами рядом. Из всей перепуганной троицы она кажется наиболее адекватной.
— Твоя работа? — я киваю на шину.
— Ага, — признаётся она, но в этом простом движении таится вселенская усталость. — Я хирург. Точнее, интерн. Заражения нет, но за укол спасибо, ему стало совсем плохо.
Я гляжу на неё, и мне совсем не хочется опускать глаза, чтобы посмотреть на причину беспокойства, проскользнувшего в голосе бывалого лесника. Её кожа чуть смуглая, но не от загара, а сама по себе, от природы. Тёмные глаза притягивают неуловимо восточным разрезом, а густую гриву каштановых волос едва сдерживает повязанная бандана камуфляжной раскраски. В общем, я как полный дурак залипаю на пару секунд, пока до сознания не доходит голос Хохла.
— Игорь.
— Да?
Бок парня прикрывает ещё одна самодельная повязка, засохшая от корки крови. Но она не в силах скрыть характер раны — четыре рваных пореза разной длинны. Не смертельно, а вот шрам красивый останется. Теперь я начинаю понимать, почему они сидят тут без ничего и трясутся от каждого шороха.
— А потом… А потом… — продолжает лепетать второй паренёк.
— Слушай, смени рингтон, — не выдерживает Хохол. — Что у вас случилось?
От простого, казалось, вопроса все снова непроизвольно вздрагивают, будто припомнив свой худший кошмар. Хотя, похоже, теперь так оно и есть.
— Мы рыбачили вечером на берегу, когда услышали крик Кирыча, — набралась храбрости симпатичная девушка-интерн. — Он был в лагере, готовил обед… На него кто-то напал, но ему удалось убежать и нырнуть в реку. Мы рванули вниз по течению, пытались его вытащить…
— Кто напал, вы видели?
— Быстро стемнело, но мы слышали рык. Громкий. Это было что-то большое.
Вот что бывает с типичными горожанами, приехавшими на лоно природы отдохнуть.
— Ты почти угадала, — крякает Хохол. — Это был старина Топтыгин.
— Медведь?! Обычный?
— Нет, бляха-муха — медведь-покрехтун!
— Без причины медведи не нападают, — прихожу я растерянной девушке на помощь. — А кровожадных монстров у нас не водится.
— Что верно, то верно, — вздыхает Хохол. — А Топтыгина твой приятель как-то спровоцировал. Зверя мог приманить запах еды, хотя они, обычно, в это время ходят отожравшиеся. Ну, или самка с детёнышами забрела, всякое может быть. Давно вы тут сидите?
— С позапрошлого вечера… — нехотя признается девушка. — Боялись вернуться.
— Всё хорошо, сейчас мы вас отведём обратно, к цивилизации, — успокаиваю я её.
— Меня зовут Игорь, а тебя?
— Камелия.
— Интересное имя.
— Просто мои родители — дендрологи, решили вот оригинальность проявить…
— Молодцы, что выбрали именно это, — улыбаюсь я. — Мне с ходу вспомнилось с десяток очень плохих вариантов.
— Верю.
Девушка улыбается в ответ.
— Ладно, пионеры, сейчас съедаете по этой штуке, — Хохол протягивает ребятам энергетически батончики и даёт выпить коньяка из фляжки. — А потом мы все дружно топаем обратно.
— В лагерь?! — восклицают они, чуть ли не хором.
Голос второй девушки едва не срывается на визг. Камелия держится лучше, но в её глазах тоже плещется отчаянье. Их можно понять — рык медведя — звук не для слабонервных, особенно, когда слышишь его вживую. И без крепкой решётки вдоль вольера. А мы, вдобавок, ведём ещё себя как глупые копы из дешёвого ужастика, которые не верят главным героям плоть до своей скоропостижной гибели.
— Не надо в лагерь, — говорю я. — Если у вас там нет ничего ценного, то пройдём стороной. Нам нужно спуститься с противоположной склона вот этого хребта, там будет идти дорога, на которой нас подберут.
— А н-не легче ли вызвать сюда в-вертолёт? — стучит зубами парень.
Чёртовое кино. Им кажется, что всё так просто — подлетел, забрал. С любого места.
— Вечереет, — напоминает всем Хохол. — Вертолёты ночью не летают.
— А к-как же м-медведь?
— У товарища Талтера, как видите, есть оружие. Оно не то что Топтыгина, носорога завалит с одного выстрела. До сих пор удивляюсь, на кой чёрт там второй ствол.
Он тактично умалчивает, что патроны на это «ружжо» нам не выдавали ещё дольше, чем новую форму, проект которой уже несколько лет продолжает гулять где-то по министерствам. Так и ходим, в чём военторг послал, цепляя поверх всего этого старые погоны. У Хохла знаки различия так вообще ещё с советской символикой.
Они с парнем разворачивают легкие носилки (пункт номер четырнадцать в бесконечном перечне инструкции), а я пытаюсь связаться с остальными. Безрезультатно, проклятое ущелье надёжно глушит сигнал.
Хохол опять ворчит о новых технологиях и своём глубоком разочаровании. Закончив с нехитрыми сборами, мы идём обратно, чтобы выбраться из ложбины наверх, в зону действия сигнала. Вся троица едва бредёт, но чувство близкого окончания затянувшегося кошмара придаёт им сил.